Интервью с новым тренером белорусской сборной по биатлону

Новый главный тренер белорусской сборной рассказал Андрею Масловскому о возвращении четверть века спустя, выпадах Александра Тихонова, трехмесячной войне в Словении, старых Раубичах и многом другом.

Владимир Королькевич родился в Минске в 1952 году. В 1990 году уехал работать в Словению. Спустя несколько лет получил словенское гражданство. Как раз с его именем многие специалисты связывают успехи словенского биатлона и лыжных гонок. Королькевич приложил руку к взращиванию таких спортсменов, как Андреа Грашич, Тадеа Бранкович, братья Матьяж и Йоже Поклукары, Томаш Глобочник. В 2012-м пополнил тренерский штаб женской сборной Украины. Девушки сходу завоевали пять медалей на чемпионате мира. Летом 2013 года начал работать с женской сборной России, а с 2014-го возглавил ее. Под его руководством команда выиграла серебро эстафеты на Олимпиаде в Сочи, а Ольга Вилухина завоевала на Играх серебряную медаль в спринте. В июне 2015-го Королькевич вернулся в Беларусь.

— Вы — главный тренер всех биатлонных команд. Чем будете заниматься?

— В первую очередь, вести методическую направленность тренировочного процесса всех сборных: и национальной, и молодежной, и резервной. Надо, чтобы ребята безболезненно переходили из одного возраста в другой. Сейчас встречаемся с тренерами, оговариваем методические моменты и вырабатываем план работы. В общем, строим все с самого низа.

Кроме того, меня просили сделать акцент на мужскую команду — в сравнении с женской ее уровень гораздо ниже. Надо выстраивать тренировочный процесс совершенно в ином направлении, многое перестраивать. Необходимо учитывать все недостатки функциональной подготовки мужчин. Задача — сделать так, чтобы ребята вышли на более высокий уровень. Для этого надо делать мышечный каркас. После чего улучшится как техника передвижения, так и функциональные кондиции. Да и стрельба будет лучше.

Так что сейчас отталкиваемся от силовых показателей. У наших ребят, да и у молодых девчонок тоже, недостает горнолыжной подготовки. Это сказывается на прохождении спусков. Присутствует психологическая боязнь скорости, и на спусках они подспудно тормозят. А проигранные на склоне пять-шесть секунд отыграть очень тяжело.

— Как сила связана со стрельбой?

— Все очень просто. Со старта гонки спортсмен держит определенный темп и скорость. Но с каждым кругом они падают. На это влияет смазка лыж, разбитость трассы и выносливость спортсмена. Когда силовые качества не развиты, нет сил, чтобы себя протолкнуть. Наступает общее утомление, которое сказывается на стрельбе. Особенно это заметно на стойке, где к усталости добавляется и психология.

В России есть худенькая девочка Даша Виролайнен. За время моей работы там она добавила в мышечной массе, и ее показатели поползли вверх. Даша стала сильнее — сразу стабилизировалась и техника передвижения, и стрельба. И пришел результат — с 50-го места в общем зачете москвичка переместилась на 16-е.

— Какую методику будете внедрять?

— Конечно, у меня есть определенные наработки, но мы к каждому спортсмену подходим индивидуально. Люди же разные. Сейчас отправляемся на сбор в Словению, где проведем лабораторные тестирования. После них будем знать общую картину состояния спортсменов. И уже с учетом данных тестов будем подбирать программу тренировок.

— В последние годы вы смотрели на белорусский биатлон со стороны. Какой он?

— Ясно, что в команде есть явный лидер — Дарья Домрачева. Это, конечно, положительный момент. Даша тянет за собой девочек — в женском биатлоне есть положительная тенденция. Чего нельзя сказать о мужчинах. После того, как ушла генерация спортсменов, которая показывала классные результаты лет десять назад, случился провал. На смену никто не вырос — мужской биатлон свалился в яму. Докатились до того, что потеряли квоту на количество спортсменов. И сейчас надо прикладывать максимальные усилия, чтобы вернуть высокое место в Кубке наций. Поэтому нужно пересматривать всю работу в корне.

— Так был же результат в прошлом году при Олеге Рыженкове.

— Да, 20-е места — это неплохо. Для нас, учитывая последние годы, это успех. Но сегодня считают медали. Нам надо поднимать уровень. Сейчас в команде много сырых спортсменов с техническими и силовыми проблемами. Мы внедряем свои наработки, и ребята с удовольствием их выполняют. Так что, думаю, они сделают определенный шаг вперед. Будем ожидать положительной динамики.

— Технические и силовые проблемы оттого, что плохо работал прошлый тренерский штаб или потому что в принципе нет школы?

— Все в совокупности. В середине 80-х в Союзе создавались олимпийские центры, в которых были созданы все условия. Их было шесть. Я был старшим тренером наших Раубичей. В конце того десятилетия мы выиграли все внутренние соревнования: первые и вторые юношеские игры, молодежные игры, последнюю в СССР Спартакиаду. Хотя до этого не занимали на ней места выше шестого. Это стало возможным потому, что нам удалось наладить сотрудничество со всеми спортивными интернатами БССР. Спортсмены, которые выходили из них, были готовы к нашим методикам и безболезненно двигались по возрастной лестнице, переходили от тренера к тренеру. Методика для всех была одна. Это привело к тому, что в союзной команде было по три-четыре спортсмена из Беларуси. А в один год в юниорской сборной наших было шесть из десяти! К примеру, те же Сашурин, Рыженков и другие прошли это сито и потому показывали результат. И сейчас надо не разбрасываться детскими спортшколами, а собирать лучшее в одном месте.

Ну и второй момент — тренеры. Здесь, как и в России, нет тренерского самообразования. Курсы и семинары — дело редкое. В Европе для того, чтобы иметь тренерскую лицензию, необходимо обязательное участие в двух-трех семинарах. К тому же, один ты должен провести сам. А у нас каждый сам себе. Контакта с коллегами мало. Поэтому и европейские новшества сюда не доходят. Да, можно через интернет что-то выкачать, но это не то. И в этом большой минус. Шагать в ногу со временем это не позволяет. Над этим тоже работаем.

— Рокировка тренеров в мужской команде многими воспринята неоднозначно. Особенно после относительно успешного сезона под началом Рыженкова.

— Это вопрос к руководству. Видимо, были какие-то основания. Олег был спортсменом высокого уровня, да и как тренер добился успеха. Но вообще, учитывая тенденции в мире, многие команды хороших тренеров отдают именно на резерв, чтобы заложить основание. Это нормально. А в основной команде спортсмены — профи. Им нужна только доводка.

— Нынешний старший тренер мужской сборной Александр Сыман в свое время тесно работал с Рафаэлем Пуаре. Как вы вообще отреагировали на приход француза в Беларусь?

— Знаю, что ему еще до Минска предлагали работать со сборной Франции, но он отказался. Здесь же Пуаре стал заложником славянского менталитета. Специфика полностью иная, чем где-то еще. В Европе на стадии подготовки к сезону большинство спортсменов работает в своих клубах — там, где живут. Сборы — это короткие блоки по семь-десять дней, на которых биатлонистов тестируют и дают задания для самостоятельной работы. И они это выполняют — европейцы куда более самодисциплинированны.

И Пуаре, когда пришел, выстроил работу по схожему принципу. Сбор длился дней 12. Остальное — самостоятельная работа. Но ребята привыкли, что есть тренер, который постоянно стоит над ними и следит. А тут свобода, контроля нет. Когда спортсмен дома, сразу нарисовывается куча дел. Выпала одна тренировка, вторая — рушится вся цепочка. И нагнать потом тяжело. Да и логистика у нас не самая удачная. Чтобы биатлонисту самостоятельно работать, надо потратить полдня, чтобы доехать до Раубичей, потренироваться и вернуться в Минск. А в той же Германии все компактно. Спортсмен живет в 20-минутной доступности от небольшого комплекса.

***

— Когда руководство Белорусской федерации биатлона впервые обратилось к вам с предложением поработать?

— Меня звали еще тогда, когда председателем федерации был Мацкевич, но я был связан долгосрочными контрактами. А в прошлом году состоялся конкретный разговор с Вакульчиком и Цыбульским. Я согласился. Правда, до этого обещал отдельным спортсменкам в России, что год поработаю с ними. Начало сотрудничества с Беларусью отложили.

— О том, что не останетесь в России, заявили еще в ходе сезона. Почему?

— Первая причина — возвращение в Беларусь. А вторая — там очень много людей, которые не болеют за биатлон, а хотят его выставить в негативном свете. В России это один из самых раскрученных видов, но негатива очень много. В том числе и со стороны Александра Ивановича Тихонова. И это, наверное, ключевой момент. Он считал, что я прохоровский ставленник и, соответственно, не на его стороне. Мне хотелось, чтобы руководство пресекало этот негатив, но такого не было, хотя я и обращался с подобными просьбами. Тихонов высказывался в мой адрес, но страдала вся команда. Мое мнение — у Тихонова было намерение оказать на девчат давление.

— А почему он считал, что вы прохоровский?

— Видимо потому, что начинал работать при предыдущем главе российского биатлона Прохорове. Тихонову не нравились все люди, которые работали тогда. Он, видимо, считает, что Прохоров его чем-то обидел, возглавив федерацию.

— Тихонов сразу вас невзлюбил?

— В первый мой год работы ничего такого не было. При Прохорове все было спокойно. Но с приходом нового руководителя Кравцова все стало иначе. Александр Иванович вошел в руководство и оттуда начал свои наскоки. И во время моих отчетов им постоянно поднималась тема допинга Старых и Юрьевой: «Почему девушки из вашей группы?» Но я в эти вопросы не вникал, а для Тихонова это было зарядом бодрости.

— Вы же от этой истории с допингом тоже пострадали.

— Да. Я рассказывал о тренерских лицензиях, которые надо продлевать каждые четыре года. Так вот, если твой подопечный попадается на допинге, ее обычно не продлевают. Я писал объяснительную, и мне приостановили действие лицензии на год. Понятно, что в любом случае виноват тренер.

— А не врач?

— Ну, это тоже понятно. Не тренер же стоит с иглой.

— Не пытались разобраться в ситуации?

— Нет. А смысл выяснять? Никто никогда не скажет правду.

— Но тренер же должен знать, что его спортсмены ничего не употребляют.

— Мы проводим работу с ними в этом направлении. Говорим, что в любом случае это вылезет наверх.

— В биатлоне допинг — распространенное дело?

— Думаю, что сейчас все более пристойно. Контроль гораздо серьезнее, чем раньше. Лет десять назад все было иначе. Сколько случаев, когда старые пробы поднимают и находят запрещенные препараты. Но все не так плохо, как в велоспорте. А вообще, давай не будем эту тему развивать. Это не в моей компетенции. Я уверен, что, грамотного выстроив тренировочный процесс, можно выступать достаточно успешно.

— Когда Тихонов звонил в Беларусь и распускал слухи, не было желания подойти и спросить напрямую: «Что ты делаешь»?

— Нет. Александра Ивановича в России уже все воспринимают иначе. Он специалист и в самбо, и в борьбе, и в каком-то еще виде спорта. Человек ведет себя неадекватно. В принципе, до меня от него «страдали» и Хованцев, и Пихлер. Это, видимо, уже традиция. Но непонятно вот что: почему его вводят в руководство? Видимо, за былые заслуги.

— Ему постоянно нужен враг?

— Да, должна быть личность, на которую можно все повесить. Но Александр Иванович не был ни на одной тренировке команды, не видел, чем мы занимаемся, не интересовался тренировочным процессом, не спрашивал девочек об их впечатлениях. У него была одна линия: Королькевич — плохой.

И все равно, что из команды на старте сезона ушли три лидера — Зайцева, Вилухина и Старых. Кстати, кажется, что россияне вообще не думали, что Зайцева когда-нибудь закончит и нужно растить ей смену. Вот и получили провал. У норвежек ушла одна Бергер, и сборная скатилась на седьмое место в Кубке наций. А у нас трое! Но, тем не менее, мы выступили достаточно успешно. Вытащили Шумилову, Глазырину. В позапрошлом сезоне Глазырина завоевала всего 20 очков в тотале, а в прошлом стала в нем 13-й (544 очка — Tribuna.com)! Та же Даша Виролайнен великолепно выступила. Мы поменяли тренировочный процесс, мышление. Отношения в команде стали более открытыми. Девочки не боялись высказывать свое мнение. Когда пришел, показалось, что все очень замкнуты. И когда я отчитался на тренерском совете, мне аплодировали и просили остаться. Так что, мнение Тихонова — это не мнение всего российского биатлона.

Конечно, вначале было немного неприятно от таких выпадов, но вскоре разобрался в Тихонове досконально. Абстрагировался и делал свою работу.

— Когда вы приходили в российскую сборную, там сложилась интересная ситуация: основная группа работала с Пихлером, альтернативная — с вами. При этом в вашей были те, кто не захотел работать с немцем.

— Главной была пихлеровская группа. В ней были собраны все сильнейшие за исключением Ольги Вилухиной. А те, кто прошел с ним подготовку, но не прошел в основную группу, работали со мной. В ноябре, перед стартом сезона, мы провели отборочные соревнования, чтобы определить шестерых девушек, которые поедут на первые три этапа Кубка Мира. Получилось три на три. Если на этих этапах девочки выполняли определенные нормы — попасть в десять, быть дважды в 15-ке, — то они автоматически проходили в следующий триместр. Если не выполняли — их меняли другие.

А в декабре было объявлено, что старшим тренером стал я. Кстати, Пихлер это воспринял болезненно, но отношения у нас остались нормальные. Мы не заостряли внимание на этом — конфликтов между нами не было. Да, немцем многие были недовольны. Девочки попали в жесткие рамки. Как мне кажется, проблема крылась в том, что рядом не было альтернативы — более мягкого, но, в то же время, такого же авторитетного тренера. Человека, который мог влиять на него. В случае чего одергивать и находить компромисс. Да, был Павел Ростовцев, но он отвечал за стрельбу и не вникал в функциональную подготовку.

— Несмотря на ваш отъезд, Вилухина хочет работать с вами. Это реально?

— Насколько знаю, она хочет до августа тренироваться дома с личным тренером, а заключительный этап провести со мной. Подобное надо решать на уровне руководителей. Конечно, для нас это было бы интересно. Оля — очень хороший стрелок. Один из лидеров мирового биатлона. И всем было бы полезно поработать вместе. Тем более сейчас многие команды практикуют подобное. Но надо обсуждать. В принципе, я не против.

— В интернете много говорят, о том, что вы некрасиво ушли из сборной Украины. Даже слово «предательство» фигурирует.

— У нас был договор с президентом биатлонной федерации, что я доработаю олимпийский сезон до конца. Но в той атмосфере, которая сложилась, это оказалось невозможно. Вот небольшой пример. Мы приобрели специальные приборы «Релакс». Такие штуки, надеваемые на пальцы, которые в зависимости от программы или расслабляют мышцы, или наоборот. Недешевые аппараты. А по итогам сезона в Украине предусмотрено финансовое награждение. И вот звонит мне Владимир Брынзак: «У нас осталось два лишних «Релакса». Это будет твое вознаграждение. Продашь, а деньги заберешь себе». Я вначале подумал, что это шутка, но нет. После такого мне многое стало ясно.

Брынзак навязывал состав на эстафету. Звонил и говорил, кого на какой этап ставить. Какой тренер это будет терпеть?! Я пытался «воевать». Все-таки президент должен заниматься развитием отрасли, а не влезать в тренировочный процесс. Понятно, если есть какие-то взгляды, то их можно высказать, обменяться мнениями, не навязывая свою волю. Но он все время, говоря о тамошнем биатлоне, повторял одно и то же: «Это я его сделал. И я буду им командовать».

— С вами рассчитались?

— Нет. Последнюю зарплату получил в декабре 2012 года. Брынзак пообещал, что после чемпионата мира деньги будут. Но когда узнал, что я ухожу, все контакты закончились. С января по май я работал без зарплаты. Красноречиво показывает отношение человека.

— Разве по контракту он не обязан платить?

— А у него нет контрактов. Брынзак заявляет: «Мое слово — это контракт». Я поверил. Поначалу все было нормально. И тех тренеров, которые пришли после меня, я предупреждал: «Вы первым делом заключайте контракт».

— Тем не менее, украинская пресса после пяти медалей на ЧМ-2013 прозвала вас волшебником.

— Команда подобралась хорошая. Хотя ситуация была примерно такая же, как в Беларуси. Приходилось много внимания уделять силовым тренировкам. Они проходили довольно болезненно. Даже слезы были. Но в отличие от той же России, девушки были более опытные. В Кубке мира они начали выступать в 20 лет, а не в 26. Была психологическая база. К тому же, они уверены в завтрашнем дне. Если не получится на каком-то этапе, из сборной не вылетишь. В России же по-другому: если тебе дают шанс — должен выстреливать. Не получилось — тебя выкинут. Да, с одной стороны, это хорошо — конкуренция. Но с другой — психологически очень сложно показывать результат при таком давлении. В Украине девушки перед моим приходом имели по 6-8 лет выступлений на высоком уровне. Они были психологически зрелыми. Мы хорошо подготовились к чемпионату мира и выстрелили.

— После того, как вы уехали, в Украине начался Майдан, а затем и война. Вы общались с экс-подопечными об этом?

— Они стараются уйти от политики и не особо хотят говорить на эту тему. Кстати, в ноябре 2014-го у российской и украинской команды был совместный сбор. Ненависти или злобы друг к другу не заметил. Отношение адекватное. За все время случился лишь один небольшой конфликт на почве телевидения. Но мы его быстренько погасили. Мы вообще стараемся, чтобы спорт и политика не переплетались.

— За время, проведенное в России, сталкивались с нелюбовью россиян к украинцам?

— Если подобное и было, то единичные случаи. Но надо учитывать, что в Москве я много времени не проводил — сперва сборы, потом сезон. Я, конечно, видел сюжеты по ТВ. У меня свое мнение на этот счет. Считаю, большинство людей Украины и России вполне адекватно друг к другу относятся.

***

— Вы уехали из БССР в 1990-м. Сколько раз после этого были в Раубичах?

— Приезжал каждый год. Видел, как сперва все разваливалось, а затем строилось. Сейчас это великолепный комплекс. Меня поразила лыжероллерная трасса и закрытый тир. Объект отвечает всем международным требованиям. Здесь приятно тренироваться. Думаю, он будет востребован — многие команды захотят сюда приезжать. Да, не все еще готово на сто процентов. К примеру, нужно дорабатывать тренажерный зал, но радует, что это все понимают.

— Какими Раубичи были в конце 80-х — начале 90-х?

— Всегда была проблема с питанием и жильем. Мест для сборной СССР, к примеру, не доставало. Приходилось селиться в округе — в банковской гостинице, на базе отдыха «Урожай». А питаться ходили сюда в маленькую столовую. Из-за размеров приходилось кушать в три смены. Можете себе представить?! Кто-то завтракал только в 9 утра. От этого сдвигались все тренировки. Зимой были проблемы со снегом и подготовкой трассы. Иногда не было топлива, и специальная машина не могла проехать, чтобы укатать снег. Но комплекс не пустовал.

— Почему вы решили уехать жить в Словению?

— В те годы между СССР и Югославией был договор об обмене спортивными делегациями в шести видах спорта. Биатлон входил в их число. В конце 80-х югославы всерьез заинтересовались развитием биатлона. Им нужен был тренер. Во время очередного сбора в Раубичах предложили мне поехать в Словению, где культивировались все зимние виды страны. Особого желания ехать не было. Я тогда возглавлял Раубичи, у меня были большие планы. Тем не менее, меня уговорили помочь. Для начала на год. Условия оказались вполне себе приличными — получал в месяц приблизительно 600 немецких марок.

Примерно спустя год в стране началась война, после которой Словения была признана самостоятельным государством. Сразу встал вопрос об участии в Олимпиаде-92 в Альбервиле. В декабре 91-го, благодаря каким-то связям председателя НОК, им разрешили. Не желая упускать такую возможность, продлил соглашение еще на год. Как раз в это время распался Союз. После Игр продлил контракт еще на один олимпийский цикл, а в 95-м году получил гражданство. Видимо, словенцам надоело делать мне визы — я менял паспорт каждый год. В 98-м собирался уехать работать в Канаду, но они могли лишь раз в год оплачивать перелет домой. Получалось так: все, что зарабатывал, пришлось бы тратить на самолеты. Это не выгодно. Остался в словенском биатлоне до 2002 года, после чего перешел в лыжные гонки.

— Какой вы увидели войну в Словении?

— Все длилось три месяца. И, если не ошибаюсь, убито было всего 28 человек. Когда началась стрельба, внутренние войска заблокировали границу, аэропорт и столицу Любляну. На подъезде к городу колонны машин достигали километров 40. Нас, кстати, предупреждали о бомбардировках. Но мы продолжали работать — проводил сбор в Поклюке. Жили вместе с солдатами, завтракали в одной столовой. Сидели за столами, а рядышком лежали автоматы. Довольно интересный опыт. Кстати, армию реорганизовали первым делом. Всех сербов, боснийцев, хорватов отпустили и позволили беспрепятственно вернуться домой. Причем отправили бесплатно. В принципе, особо страшно не было.

— Почему вы не вернулись в Беларусь, когда развалился СССР?

— Был контракт. Да и бросать начатое не хотелось. Когда я приехал в Словению, там все было на любительском уровне. Мы выстроили систему — начался прогресс. А в Беларуси тогда все было очень нестабильно как в жизни, так и в спорте. Ну и решил остаться.

— Когда в 94-м Светлана Парамыгина выиграла Большой хрустальный глобус, не промелькнула мысль: «Надо было возвращаться»?

— Немного :). Все-таки уровень спортсменов разнился. Но мне нравилось то, что нужно все строить с нуля.

— Каким был перестроечный Минск?

— Типичным социалистическим городом. Сейчас он совсем не такой. Архитектура поменялась. Я жил на Карла Либкнехта возле книжного магазина. Любил бродить по скверу неподалеку. Но в основном все время проводил в Раубичах. Порой сидел безвылазно. Кстати, в 28 лет я был еще без квартиры. Жил здесь в гостинице №1 (интервью проходило в Раубичах) в 50-м номере лет шесть.

Любляна в корне отличалась. В первую очередь, изобилием. Несмотря на то, что Словения входила в соцлагерь, всего было больше. Да и ты как-то чувствовал себя более раскрепощенным.

Сухой закон? Помню очереди за водкой. Но как-то особо в памяти отложилась история из Крыма. Поехали отдыхать в Ялту на частную квартиру. И в один из дней хозяева предложили проехать на их земельный участок, за которым было виноградное поле. Но эта горбачевщина… В общем, весь виноград трактором сгребли в одну кучу. Хозяин-дедушка стоял на коленях, плакал и просил не делать, но бесполезно. Кстати, потом на этом месте посадили табак…

— Россияне, которые сюда приезжают, в один голос говорят, что Беларусь — уменьшенная модель СССР.

— Есть такое. В прошлом году ехал на фирменном поезде из Минска в Москву. У нас все ухожено: лес аккуратненький, камни покрашены. За 80 километров от Москвы начинаются непонятные железные гаражи, кучи мусора. Кругом неухоженность. У нас же здесь чисто, приятно, аккуратно.

— Есть что-то в сегодняшнем Минске, чего вы не можете принять?

— Нет. Приятно, что нет шаблонов однотипного строительства. Дома красивые, архитектура интересная. Спортивные объекты хорошие. Ничего не делается по мелочи. Если это вокзал — это вокзал. Когда вернулся, не было ощущения, что иду не по родному городу.

Источник: http://rusbiathlon.ru